Авторы: Татьяна Орестова, Татьяна Ярцева
02.06.2020

Самое сложное из всего, что нам приходится делать спустя десять лет, — это писать тексты вдвоем онлайн. Нет, писать тексты вдвоем мы привыкли, писать их онлайн, надеемся, не привыкнем никогда. Ну, некоторый прогресс уже есть. Да нет никакого прогресса, это просто кошмар какой-то. Куда убрала? Пусть так и будет — прекрасный пример. И кстати, так можем и написать, будет новый стиль. ТАК И ПОДУМАЛА.

Вот ты что помнишь про то, как мы начинали, кроме того, что у нас не было денег?

Как мы три часа выбирали фломастеры и бумагу на презентацию, но об этом уже писали. Меня это очень травмировало.

А я помню, что это было очень жаркое лето, но в Аделанте, где мы снимали первое помещение в почасовую аренду, был кондей. Там собирались наши первые разговорные клубы. Это было прекрасное время.

Помню, что мы не могли нарадоваться на хороший кофе и все время чем-то угощались в клубе.

Как мы искали осенью помещение в аренду и как нас поприветствовали в управляющей компании:”У нас уже есть три языковых школы, вы этого точно хотите?”

Но вообще мы очень хотели. Помню, я тогда нагло ответила, что нас не беспокоят эти другие три школы, заслужив взгляд уважения в свой адрес.И они нас действительно не беспокоят. Так они все кто закрылся, кто съехал уже сто лет назад.

Как Алексей Никитин делал доклад про виски в не доремонтированном классе, и всем было наплевать на недоремонт.

Как Федор возвещал о наборе нашей первой группы: “Поздравляю, у тебя будет третий. У тебя будет четвертый”. На четвертом человеке набор в группу закончили.

Надо как-то изменить лэйаут этого текста? Или и так понятно, что это диалог? Думаю, что понятно, что это. Выглядит слегка, как поток сознания. Собственно, таковым и является.

Иногда мне очень хочется посчитать, сколько всего мы сделали за эти десять лет.

Разве ж возможно это посчитать. Не, ну если напрячься, то можно. Вон, люди специально для своих сайтов пишут, сколько у них учеников, сколько помещений, сколько чего еще.

Чтобы что, как спросила одна наша коллега, — хвастаться?

Нет, чтобы знать и понимать. Сколько мы вдвоем сэкономили на преподавании и администраторской работе за первые три года? Так это я уже как-то считала, там пара миллионов была, кажется.

Было бы прикольно посчитать, сколько кофе мы выпили и печенья съели за 10 лет и три года. Но убить на эти подсчеты время как-то мне не кажется рациональным.

Не, я про студентов и учителей. Это же только мы вдвоем не пьем, остальные не отказываются. Помнишь, Вадим Нюняев сказал в какое-то лето, когда у нас был очень плохой сезон и мы резали косты, отказавшись от кофе: я готов платить больше, верните кофе! Люди пьют, им нравится, мы же тогда плюнули на все и вернули кофе. Репутация — не кот чихнул:)

Кстати, кот. Помнишь, как мы приводили кошку в классы, чтобы она собой напахла и испугала мышей? Ага, это уже после того, как прямо на встрече разговорного клуба по 510-му пробежала мышка? Старый фонд, Петроградка, все дела. Вообще никто не удивился.

Конечно. А как мы совещались, готовились к урокам, пили, ели и спали в том же 510? Офис, учительская и класс. Ага, это когда я спала на диване перед клубом, а ты мне такая: “Вставай, к нам человек пришел”, — а я тебе: “Ну и что? Нет, не хочу.”

Кстати, Сергей Чугунов из нашего первого семестра сказал на прошлой неделе, что не понял зимой 2011, что нам без году неделя и что у нас нет других помещений.

Это потому что у нас все время были напряженные лица — мы же постоянно боялись напортачить, облажаться и сделать что-то не так. Мы же расслабились значительно позже, уже когда тексты стали писать из серии “Сера и пламя”. Помнишь, как один рекламодатель отказался репостить наш текст, в котором было слово “дерьмо”?)) А хороший был текст, смешной.

Блин, сколько мы текстов написали! Сколько раз сайты переписывали. Я их уже давно путаю. Родить анонс, родить карточку. А до меня иногда долетает что-то, а я и не помню, что это мы писали, — даже пару раз ловила себя на мысли “эх, недурно написано”. Как папаша Дюма. Точно.

И если уж прям честно-честно, то все наши люди большие молодцы и спасибо всем, потому что без них, ну ты понимаешь. Но праздник все равно ведь в первую очередь наш. Хотя бы потому, что мы единственные, кто прожил все эти десять лет тут, на Большом 100.

Вот нам десять лет назад как сказали: “Дело у них свое, не смешите”, — так мы все никак не нахохочемся. Это, видимо, было такое напутствие, как в фольклоре, когда говорится обратное, типа “Ни пуха”.

Мы сейчас написали все это, я перечитала и думаю, — мало мы как-то написали, надо еще. С другой стороны, если мы будем продолжать, получатся мемуары, а нам вроде как рановато еще.

Это текст? Это так, начало чего-то нового. Может, предварить его двумя последними отзывами? Вот чтобы нам так писали, мы и стараемся. Если дадут разрешение на публикацию, предварим. А так, похоже, все мы правильно делаем. И делаем это хорошо.

Подпишемся?

TO&TJ

ПыСы: Дойч-Клубу сегодня десять лет. d.English сегодня — три года. И мы предваряем с вашего разрешения раз:

На самом деле, я ненавижу учить языки! И у меня было очень-очень много разных преподавателей и преподавательниц пяти разных языков в куче разных школ и парочке ВУЗов. Но только у вас на занятиях мне не хочется выть, рыдать, стонать и убивать. Спасибо! (Верена-Аглая)

И делаем шаг второй ногой:

Дорогая команда d.english, спасибо вам большое за все то время, что вы меня терпите и обучаете. Все преподаватели, с которыми мне довелось и доводится контактировать были большими профессионалами своего дела, и я благодарен каждому из них за проявленное стремление обучать и терпение. Мне очень приятно проводить время на ваших занятиях, и я неимоверно счастлив, что каждые два месяца у меня получается разводить отца на оплату ваших курсов) (Георгий М.)

Сразу видно, наши люди 🙂

Авторы: Татьяна Орестова, Татьяна Ярцева
20.05.2020

Десять лет назад, когда у нас появились первые группы, одна из нас взяла группы А1.1 и А1.2, а другая — В1.2 и В2, так сложились обстоятельства. Одна студентка из группы В1.2, которая знала нас обеих, аккуратно предположила: это, наверное, потому, что та Татьяна, которая взяла уровни выше, знает больше слов. Мы поржали и решили между собой, что это предположение не может разрушить наш творческий союз.

Многие считают, что если преподаватель работает на низких уровнях, то это потому, что он хуже владеет иностранным языком. Думают, вероятно, что преподавать язык на низких уровнях это как преподавать арифметику, а вот высокие уровни — это высшая математика. Забывая, похоже, что преподавать арифметику и учить ее — это разные вещи.

В начальной школе, конечно, не нужен университетский профессор. Но не потому, что он такой маститый и титулованный, и наверняка получил бы Нобелевку, если бы ее давали за математику. Не в этом дело. Он просто не умеет преподавать в начальной школе. И в средней школе не умеет. А умел бы — тогда какая разница, профессор он или нет, он бы на Нобелевку претендовал все равно не за преподавание, а за знания и открытия.

Вот что еще поговаривают. Что учителя иностранных языков, мастерски владеющие одним из своих профессиональных инструментов, а именно — иностранным языком, не берутся за низкие уровни потому, что им неинтересно и язык можно постепенно потерять.

Ну что тут сказать — следи за своим инструментом, чисти его и смазывай. А вот насчет неинтересно — это к уровню языка у препода не имеет отношения. Может быть, не неинтересно, а сложно или, даже страшно подумать, невозможно, потому что препод этого не умеет. Есть же второй инструмент — методические навыки, и его тоже нужно содержать в порядке и смазывать.

(К слову, когда мы спросили недавно наших преподов: “Кому нравится и кто хочет остаться в онлайне?” — поднялась всего пара рук. А когда спросили:”Когда нас выпустят, кто хотел бы оставить за собой часть нагрузки онлайн?” — руки подняли все. Как так-то? А чтобы навык не утратить, ответили преподы.)

Еще раз про уровень языка. Хорошее, уверенное владение иностранным языком — это вообще заводские установки модели “Лингвист”. На базе этих установок можно сделать комплектацию “Переводчик (синхронист, художественной литературы, как угодно)”, “Лексикограф”, “Ученый”, а можно и “Учитель”.

То, что в язык нужно вкладываться, — это несомненно, даже если ты лингвист. Тем более, если ты лингвист. Просто у лингвистов это происходит не так, как у нелингвистов. Да, если не поддерживать язык, то он уйдет. Однако и быстро восстановится. Знаем по себе: месяца в среде достаточно, а если не в среде — пару месяцев интенсивного аудирования и чтения.

Значит ли, что если работать на низких уровнях, то язык уйдет? Если только и делать, что работать на низких уровнях, то конечно да. Если профессор десять лет будет преподавать в начальной школе арифметику, то он может вычеркнуть себя из списков претендентов на Нобелевку. А чтобы не так обидно было, что математику Нобелевку все равно не дадут, так не бывать же ему и профессором.

Второй инструмент, методический навык, тоже уходит, если долго не преподавать. Но сначала надо понять, есть ли он у препода. Как и владение иностранным языком,

методический навык приобретается практикой, прям длительной и с условием постоянного повышения квалификации. При этом не считается работой над развитием навыка посещение конференций и светских образовательных мероприятий. Это все теория. Навык тренируется часами работы, анализом собственной работы и работой над ошибками. Очень хорошо иметь фидбэк от супервизоров и обмениваться опытом с коллегами, но пока ты не отработаешь это на практике в разных группах и с разными индивидуальными учениками, ты не поймешь, что, с одной стороны, есть простые решения, но, с другой стороны, они не всегда работают, и не получишь ответ на вопрос “Почему это (не) работает?” Пока этого нет, ты не можешь считать, что ты по-настоящему опытный препод.

Очень круто методические навыки прокачиваются, когда ты обучаешь коллег методике. Во-первых, прежде чем научить кого-то чему-то, нужно понять, как что работает. И тут начинается самоанализ и подключение читанной когда-то давно или не читанной вовсе методической литературы. Во-вторых, ты показываешь на себе и собой, как оно должно быть, то есть берешь на себя ответственность. В-третьих, будь готов отвечать на вопрос коллеги:”Почему то, чему ты меня научил, у меня не сработало?” и предложить ему несколько вариантов практических решений. Потому что в теории оно все легко и понятно. А на практике, скажем банальность, все люди настолько разные, что даже не все типы упражнений работают одинаково для разных типов учеников, не говоря уже о таких сложных материях, как способы исправления ошибок.

Итак, получается, что преподаватель должен хорошо владеть двумя инструментами: иностранным языком, который он преподает, и методикой. При этом высокий уровень владения языком важен для преподавания на высоких уровнях. Хотя нам лично кажется, что уважающий себя препод стремится к тому, чтобы ему самому было не стыдно за свой язык. Не скажешь же доктору, который пришел к тебе с нуля и идет на экзамен С1, что за В2 ты с ним не выйдешь, потому что тебе самому языка не хватит. Не пошлешь же его к коллеге, который работает с С1, чтобы ему в итоге достались все почести.

Да, мы амбициозные преподы и любим, когда наши ученики выходят победителями. Потому что если ты берешь ученика с уже хорошим уровнем и просто готовишь его к экзамену, то в чем тут твоя заслуга — натренировать на формат? Вот если языка у ученика не хватает, а сроки ограничены, то тут ты должен очень хорошо разбираться в требованиях к уровням и в методике. Очень важно не дать лишнего, чтобы не перегрузить ученика и не увести в сторону, а встроить его в ту колею, которая приведет к экзамену. Просчитать, какую лексику и сколько лексики надо выучить, что следует отложить до лучших времен и куда лучше не соваться. Зато это интересный кейс, потому что очень сложный. И не факт, что он стоит дороже, потому что он нужен самому преподу, потому что он уже набрал простых кейсов и должен профессионально расти. Чем больше сложных кейсов ты отработал, тем круче ты становишься как препод. Вот тогда ты будешь стоить дороже, а не потому, что ты владеешь языком лучше своих коллег.

Что выберет препод, чтобы о нем говорили, приводя к нему новых клиентов: “Иди к нему, потому что он хорошо говорит на английском/немецком” или “Иди к нему, потому что он крутой препод и знает, как решить твою проблему”?

Про низкие уровни. Не крут тот препод, который не словил кайф работы с нулевиками, потому что для работы с нулевиками нужен самый высокий методический уровень, и набор скилов для этого уровня — вообще особый. Препод должен все время следить за своим языком и фильтровать свою речь очень определенным образом — не скатываясь в аграмматичность и неестественность. Здесь владение языком становится методическим навыком. Вообще значительно проще говорить, если ты прилично владеешь иностранным языком, работая с уровнем В2. Говори как говоришь.

А вот в В1, одном из нехилых челленджей, нужен другой скил. В1 — это комод, полный разрозненных мотков разноцветных ниток, перепутавшихся и сплетшихся между собой.

Их нужно все разделить, размотать, смотать обратно и связать из них хоть что-то по цвету и форму напоминающее хотя бы носки. В1 — это терпение, настойчивость и масса повторений правильного варианта в речи учителя. Тут такой случай, что надеяться, что сама природа поможет пациенту с запущенным В1, не стоит. Спросите наших коллег-практиков. От тех преподов, кто не сможет сдвинуть плато Intermediate, ученики будут уходить и годами телепаться между фрустрацией и жалостью к самому себе. Кто из преподов сдвинул плато В1 и может назвать это своей заслугой, тот на С1 смотрит как на вариант санаторного режима. Потому что те, кто пришел учиться на С1, имеют уже сложенную языковую картину мира и большой ученический опыт. Им не препод нужен, а exposure.

Так что если у вас вдруг промелькнет мысль: “Этот препод работает только с высокими уровнями — значит, он крут”, то, скорее всего, он хорошо владеет иностранным языком, но о нем как о преподе вам это ничего не скажет. И даже, скорее, кое-что скажет, если вы вспомните о санаторном режиме.

Мы считаем, что хорош тот препод, который работает на всех уровнях. Потому что препод тоже нуждается в exposure, чтобы мочь оставаться практиком. Потому что в теории все, конечно, очень просто.

ТО&TJ

Зима этого года мало напоминала зиму, а вот в Гренландии и весной трещат морозы под минус 30. В апреле 1913 года немецкий геофизик Альфред Вегенер отправился в путь через бескрайние просторы вечной мерзлоты, куда еще не ступала нога человека. Экспедиция состояла из четырёх участников, шестнадцати исландских лошадей и собаки. Переходу предшествовала зимовка в базовом лагере. Вегенер играл в палатке в шахматы, а потом при свете масляной лампы работал над своей теорией о дрейфе континентов — в которую тогда никто не верил.

Их маленький караван пробирался через высокогорные льды протяжённостью 1200 километров. Двадцать первого мая термометр показывает ночью минус 31. Вечером обессилевший Вегенер записывает в дневнике, что может думать только о двух вещах: о совместной жизни с далекой невестой Эльзой и о том, что будет сегодня на ужин. «Стоит заметить: первая тема доминирует обычно после еды, а вторая до. Мне не хватает смелости, а то бы я написал на эти темы два таких трактата, по сравнению с которыми „Возникновение континентов“ показалось бы сочинением гимназиста». 28 мая в его записях появляется отчаяние: «Мы по-прежнему не знаем, доберется ли кто-то из нас живым до западного побережья».

В начале июля они застрелили Грауни, последнюю исландскую лошадь, которая до того смогла перенести все трудности. Особенно трагично было то, что лошадь застрелили в трех часах ходу от первой зеленой травинки, после полугода ледяной пустыни. «Это было очень странное чувство: после бесконечного снега снова ощутить землю, настоящую землю под ногами, увидеть, как ветер качает море цветов, наблюдать за шмелями и бабочками, прислушиваться к щебетанию птиц. Этот моренный ландшафт на краю льда, весьма унылый для обычного человека, показался нам раем», — пишет Вегенер. Но вот снова холодает, начинается снегопад, людям нечего есть, а Альфред Вегенер записывает в дневнике: «Не умирать же от холода в начале июля!» 11 июля четверо участников экспедиции убивают собаку и съедают ее. Они устраивают себе на побережье хижину, с неба льет ледяной дождь, они в отчаянии, на телах волдыри и воспаления, вокруг ни души и некого больше съесть.

Но вот 15 июля они наконец видят парусник, плывущий мимо безлюдного берега. Путешественники зовут на помощь, кричат и бегают вдоль берега — и спасение приходит.

Альфред Вегенер погиб во время своей третьей экспедиции в Гренландию в 1930 году.

(по мотивам книги Ф. Иллиеса «1913»)

Кто-то скажет, что Франц Кафка всю жизнь провёл в карантине. Нет, это неправда — миф о его асоциальности сильно преувеличен. Но вот ровно 107 лет назад, в апреле 1913 года, Кафка отправился в настоящий ретрит. Он устроился на работу к фермеру Дворски, в пригороде Праги, и пропалывал там сорняки. Разумеется, не ради заработка. Кафка старался физическим трудом и дисциплиной вылечиться от неврастении. Тогда все страдали от неврастении, это было так же модно, как сейчас выгорание или депрессия. А на ферме его ждали нагрузка для тела, ясность мыслей, простая и правильная жизнь. Огородник Дворски предложил Кафке на выбор цветочные и овощные грядки. Разумеется, писатель выбрал овощи. И писал своей берлинской пассии, Фелиции Бауэр, как он в рубахе и резиновых сапогах копает под дождём глинистую землю.

Но и на огороде трудно обрести покой. Дочь хозяина рассказала Кафке, что её брат, будущий наследник фермы, два месяца назад отравился из-за меланхолии. Кафка вернулся домой и больше не надевал резиновых сапог.