«Виммельбух» – пожалуй, самое свежее заимствование из немецкого языка. Образованное при слиянии глагола wimmeln («толпиться», «наводнять», «быть в большом количестве» и существительного das Buch («книга»), слово das Wimmelbuch обозначает книжку с минимальным количеством текста, но с максимально детализированными иллюстрациями, что позволяет использовать ее для развития внимания, фантазии и логики ребенка (хотя есть варианты и для взрослых).

Прародителями данного жанра считают Иеронима Босха и Питера Брейгеля Старшего, однако самые первые виммельбухи современного типа появились в Германии в 60-70-е годы XX века и быстро завоевали популярность среди детей и родителей, как внутри страны, так и за рубежом, и добрались уже в нулевые годы до России. Теперь в отечественных книжных магазинах можно найти прилавки с табличкой «виммельбухи» или заказать товар в соответствующей категории на сайте.

Автор: Виталий Серов, 20.02.2020

Ровно 107 лет назад, в феврале 1913 года берлинский клоун и авантюрист Отто Витте стал королём Албании. Как такое могло случиться? Годом ранее Албания провозгласила независимость от Османской империи, а теперь новое государство позвало на свой трон племянника турецкого султана — Халима Эддине. Отто Витте тогда как раз выступал на Балканах и направлялся в Албанию. Увидев в газете портрет турецкого принца, он по-османски подкрутил свои пышные чёрные усы и подумал — «на его месте должен быть я». Витте отправил в Тирану телеграмму и взял напрокат восточный костюм. А вскоре он уже принимал парад и раздавал указания. Албанцы не заметили подвоха и провозгласили Отто Витте своим королём. Его поселили во дворце и впопыхах собрали ему небольшой гарем. Берлинский фокусник успел назначить несколько министров и объявить войну Черногории. На пятый день правления в Тирану поступила телеграмма из Константинополя, от настоящего принца Халима Эддине, который грозился приехать и жестоко расправиться с самозванцем. Так что королю Отто пришлось срочно бежать из дворца, выбросить королевский камзол и огородами уходить в сторону Вены.

Следующие 45 лет своей жизни Отто Витте провёл в берлинском районе Панков, рассказывая о своих балканских приключениях. Он потребовал сделать у себя в паспорте запись «Бывший король Албании», и на его могиле тоже написано „Ehem. König v. Albanien“. Даже если он выдумал эти пять дней царствования, хочется хоть на пять минут поверить ему — уж больно занятная история. Она стала сюжетом нескольких пьес, романов и мюзикла. Да и вообще, если мы живём в эпоху постправды, то так и запишем — Отто Витте, король Албании. Всего на пять дней, но всё-таки король.

Невеста ветра и жених куклы

Автор: Виталий Серов, 15.02.2020

Ровно 107 лет назад, в феврале 1913 года скандальный венский художник Оскар Кокошка писал очередные портреты своей любовницы Альмы Малер, вдовы знаменитого композитора. В какой-то момент она пообещала Кокошке выйти за него замуж, если он напишет «настоящий шедевр». Тогда Кокошка измерил кровать своей возлюбленной, вырезал по этим размерам холст и начал писать свою самую важную картину — «Невесту ветра» (Die Windsbraut).

Изначально он хотел назвать картину «Тристан и Изольда», потому что, как писал сам Кокошка, «со времен Средневековья ни одна влюбленная пара не вдыхала друг в друга столько страсти». Название «Невеста ветра» придумал поэт Георг Тракль, который каждый вечер появлялся в мастерской Кокошки.

Альма признала картину шедевром, но замуж вышла в 1915 году за своего старого знакомого — Вальтера Гропиуса, будущего основателя школы «Баухаус». Кокошка безумно ревновал и то ли начал сходить с ума, то ли вышел на новый виток жизнетворчества. Он заказал себе куклу в человеческий рост и с лицом Альмы, по вечерам наряжал её и брал с собой в оперу и на вечеринки. «Невеста ветра» стала куклой безумца.

Автор: Евгений Борисенко, 14.02.2020

В современном русском языке существительное «фельдшер» имеет значение «медицинский работник со средним специальным образованием, помощник врача», но еще в XVIII веке, когда данное слово было заимствовано из немецкого языка, «фельдшером» называли того, кто прошел обучение при военном госпитале и ухаживал за ранеными солдатами.

«Полевой цирюльник» (буквальный перевод изначального „Feldscherer“), как и прочие цирюльники позднего средневековья и нового времени, должен был уметь не только стричь бороды, но и лечить зубы, перевязывать раны и делать несложные операции.

Однако стоит заметить, что на сегодняшний день существительное der Feldscher окончательно перешло в разряд историзмов немецкого языка и в списке современных профессий не значится.

Хороший актер должен уметь перевоплощаться и вживаться в роль. Так, немецкое слово die Gastrolle отлично прижилось в русском языке в виде существительного «гастроль» и перевоплотилось в своем значении из «гостевой роли», в то, что в современном немецком языке называют die Konzertreise, die Gastspielreise или же попросту die Tour / die Tournee.

Ни страны, ни погоста не хочу выбирать,
на остров Лидо я приду умирать

Автор: Виталий Серов, 06.02.2020

Ровно 107 лет назад, в первые дни февраля 1913 года в издательстве „S. Fischer“ вышла самая известная новелла Томаса Манна «Смерть в Венеции» (Der Tod in Venedig), которую сам автор называл «историей о наслаждении гибелью».

Писатель находился под впечатлением от посещения Венеции и кончины Густава Малера; Манн даже дал герою новеллы имя Малера. Густав фон Ашенбах оказывается в Венеции, когда там из-за зловещего африканского ветра сирокко начинается эпидемия холеры. К холере добавляются любовная лихорадка и экзистенциальная тоска героя…

Новелла Манна окончательно утвердила чумной миф тонущего города, который затянул на свои кладбища и несколько выдающихся петербуржцев — Дягилева, Стравинского, Бродского. «Венеция — постоянная вдохновительница наших успокоений» — сказал Дягилев незадолго до смерти.

А Освальд Шпенглер, живший в Мюнхене в паре кварталов от Томаса Манна, начал в те дни февраля 1913 года работу над «Закатом Европы» (Der Untergang des Abendlandes).

Автор: Евгений Борисенко, 31.01.2020

Слово «перламутр» было заимствовано в XIX веке и является слегка измененной версией немецкого die/das Perlmutter – die Perle (жемчужина) и die Mutter (мать). Получается интересная метафора: раковина, покрытая изнутри перламутром, производит на свет маленькую жемчужину. Однако родился данный образ вовсе не в немецком языке, а в средневековой латыни – mater perlarum.

Автор: Евгений Борисенко, 24.01.2020

Взаимную перестановку звуков внутри слова, возникающую чаще всего из-за стремления избежать сложных в произношении звукосочетаний, называют в лингвистике «метатеза». Например, носителям древнерусского языка было непросто выговаривать слово «талерка», поэтому согласные «л» и «р» поменялись местами, и в итоге средневерхненемецкое teller превратилось в тарелку. А вот чехи, поляки и белорусы оставили порядок звуков как в оригинале: talíř, talerz, талерка.

При этом стоит отметить, что для немецкого языка существительное der Teller также является заимствованием и, по всей видимости, из древнефранцузского: tailleo(i)r – «сервировочная доска, тарелка для нарезки и подачи еды», как производное от taillier – «разрезать, делить на части», от позднелатинского глагола tāliāre, обозначающего приблизительно тоже самое и образованного от латинского tālea – «палочка, прут, кол».

Автор: Евгений Борисенко, 17.01.20020

В начале 90-ых буквально из каждого утюга играла песня группы «Комбинация» о простом советском труженике-интеллигенте. Припев, заканчивающийся словами «Бухгалтер, милый мой бухгалтер – Зато родной, зато весь мой», надолго заедал в голове и мог быть вытеснен оттуда разве что «Вишневой девяткой» или «Двумя кусочеками колбаски». Но если придираться к словам, то существительное «бухгалтер» русскому языку не совсем родное, оно было позаимствовано в начале XVIII века из немецкого: der Buchhalter от das Buch (книга) и halten (держать). И логика тут, кажется, понятна, но все равно получается какой-то «человек-подставка для книг».

На самом деле, одним из значений слова das Buch является «конторская книга» как сокращение от das Geschäftsbuch, а вести учет в такой книге „die Bücher führen“ (чаще во множественном числе), чем изначально и должен был заниматься бухгалтер.

Среди значений глагола halten можно найти и «хранить», и «поддерживать», и «заботиться», и даже «содержать», но все они так или иначе будут притянуты за уши, ведь имеющего прямое отношение к бухгалтерскому делу словосочетания с das Buch и halten в немецком языке нет.

Зато его аналог есть в итальянском, и звучит он как „tenere i libri“, где „tenere“ обозначает и «держать» (руками) и «вести» (записи), что было в XIV веке успешно переведено на немецкий и трансформировалось в Buchhalter. Как раз в позднее Средневековье и эпоху Возрождения происходит значительный приток итальянизмов в немецкий язык, большинство из которых связаны с финансовым делом (Konto, Kasse, Giro, Bank, Kapital и т.д.).

«Это так надо — или это какая-то хрень?» — спросили мы себя, когда увидели предложение I like a carrot. По нашему немецкому разумению это не вполне хрень, потому что можно спросить Magst du eine Karotte? — в значении “Хочешь морковку?” и в ситуации, когда мы сидим за столом и нам предлагают поесть моркови. То есть в немецком появление неопределенного артикля после глагола mögen (to like) меняет значение с “любить” на “хотеть”. В английском-то ведь не так.

Как лингвисты, мы стали подозревать тут какой-то подвох. Прикинули, как это можно сказать не о моркови. Потребовалось прилагательное. Например, I like a good book. Стало ясно, что тут необходим контекст типа дождливого вечера. Из этой же серии — по вечерам, когда я сижу у камина, я люблю (почитать) хорошую книгу. Или (выкурить) крепкую сигару. Тогда неопределенный артикль и единственное число оправданы.

Почему тогда не катит I like a carrot? Может, прилагательного не хватает, как в a good book/a strong cigar? Добавили juicy. Лучше не стало. Ясное дело, проще всего было бы сказать I like (juicy) carrots. Но мы имеем дело с тем, с чем имеем. С неопределенным артиклем после глагола to like.

Пытались создать контекст для a juicy carrot. Получается, чтобы это прозвучало так же идиллически, как дождливый вечер с хорошей книгой или крепкой сигарой, нужно сообщить моркови коннотацию (регулярного) удовольствия и изысканности. Хорошая книга и крепкая сигара у камина в дождливый вечер имплицируют в том числе доход выше среднего, джентльменскую неспешность и savoir vivre. Сочная же морковь не имплицирует ни благородную привычку, ни особую зажиточность. Она лишена ценностного компонента и не образует лингвокультурный концепт.

Допустили, что морковь может быть ценностью. Допустили, что о привычке съесть морковь-другую могла бы сказать черепаха, впадающая в спячку и по выходе из нее съедающая одну сочную морковь перед камином. Причем на регулярной основе. Подумали? что кролику Роджеру сочная морковь могла бы заменить крепкую сигару.

Или вот — после изнурительной тренировки ты такая вышла из душа, села в раздевалке, закинула ногу на ногу, прислонившись спиной к шкафчику с одеждой, и подносишь ко рту одну сочную морковь.

В итоге, лишенная контекста морковь не имеет смысла. Если вы не зожник, конечно. Но она и в контексте смысла не имеет. То есть ее можно съесть, но сложно любить одну морковь.

Это тот случай, когда ученику лучше не знать, почему можно сказать I like a good book и не стоит говорить I like a juicy carrot. И уж тем более не надо говорить I like a carrot.

На коллегиальный симпозиум и порождение контекстов вокруг моркови ушло полдня. Двое коллег чуть не поссорились. Во многих классах и коридорах ДК слышалось невнятное бормотание о моркови: она размножалась спорами.

Мораль. Призываем студентов верить нам, когда мы говорим “Потому что это так” и затрудняемся объяснить, почему это действительно так. В принципе, все можно притянуть за уши к кролику Роджеру. Но менять сигару на морковь, это, господа, как-то…

Однако если вы готовы послушать, о чем говорят лингвисты и что это означает для тех, кто учит язык, то мы можем порассказывать еще о всяких таких простых на первый взгляд вещах в языке. Однако имейте в виду — для этого нам придется, как прозвучало сегодня в учительской, ввести понятийный аппарат.

TO&TJ
15.01.2020

Автор: Евгений Борисенко, 10.01.2020

60-е годы – период расцвета советской эстрадной песни. На смену лиричным балладам и патетическим гимнам предыдущего десятилетия приходят легкие запоминающиеся композиции, которые стали называть шлягерами. Ровно теми же чертами обладают и немецкие песни, обозначаемые словом der Schlager. При этом само понятие «шлягер» существовало в Германии и Австрии уже во второй половине XIX века. Согласно наиболее популярной версии, в значении «полюбившееся публике музыкальное произведение» существительное der Schlager было впервые использовано на страницах венской прессы в отношении вальса «На прекрасном голубом Дунае» Иоганна Штрауса.

Но почему именно der Schlager? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Точнее, всем и так понятно, что данное слово образовано напрямую от глагола schlagen (первое значение «бить, ударять»), но не совсем ясно почему. Вот Дуден, например, дает очень поэтичную версию, что это якобы произведение, которое имеет «оглушительный / ослепительный успех, подобно удару молнии». Хотя, если открыть в том же самом Дудене статью, посвящённую глаголу schlagen, то выясняется, что среди двух десятков значений есть и «побеждать», и «выигрывать», и «внезапно зазвучать», и «создавать ритм, мелодию», но версия с молнией все равно звучит круче.

Есть и те, кто утверждает, что der Schlager является обычной калькой с английского „hit“. Но тут скорее либо наоборот, либо совпало. В любом случае, в современном немецком языке есть слово der Hit, и разница между der Schlager и der Hit должна быть той же, что и в русском между «шлягер» и «хит», но уже упоминавшийся выше авторитетный словарь в качестве примера употребления дает фразу „der Schlager wurde ein Hit“, что говорит о том, что der Schlager – это, скорее, жанр, нежели просто популярная песня. То есть каждая песня Хелены Фишер является шлягером, но не каждая хитом.