Автор: Татьяна Орестова
29.09.2015
Пару месяцев назад мы с Татьяной написали довольно эмоциональную статью про носителей языка, некоторые даже сочли ее злой. В соцсетях разгорелась бурная дискуссия на тему плюсов и минусов носителей в нашем нелегком деле преподавания иностранных языков, согласные с нами плюсовали лайки, несогласные давали советы и призывали нас пересмотреть нашу позицию, говоря, что польза от носителей, особенно на высоких уровнях, неоценима. Напоминаем нашим оппонентам, что мы никогда не говорили о том, что не следует ездить учить язык в Германию, отказываться от квалифицированного учителя-немца только по той причине, что он носитель немецкого, и что не нужно общаться с немецкоязычными знакомыми и друзьями.
Примерно тогда же нам пришла в голову мысль поставить эксперимент: сделать из носителя преподавателя. Имея за плечами несколько неудачных экспериментов такого рода и осознавая всю полноту ответственности перед клиентами, мы решили взять хорошо известную нам ТО и превратить ее в преподавателя русского как иностранного (РКИ). Если уж вкалывать кому неиспытанную вакцину, так уж лучше сразу себе, чтобы другие не пострадали.
Итак, я, Татьяна Орестова, — носитель русского языка. Родилась в Ленинграде, в семье инженера и редактора, в школе имела пятерки по русскому и немецкому, закончила филологический факультет СПбГУ по специальности германистика, работала переводчиком, уже 17 лет как преподаю немецкий как иностранный. Я – носитель, отягощенный опытом преподавателя и методическим бэкграундом, я очень хорошая училка немецкого, мой русский, без излишней скромности, тоже очень неплох, я недурной рассказчик и грамотный автор текстов. И именно как носитель с отягощением, я прекрасно понимаю, что в преподавании РКИ я полный ноль. То есть была нулем три месяца назад, сейчас я уже 0,001.
Представьте себе, что вы очень хороший, скажем, пластический хирург, решивший переквалифицироваться в торакального. Вы, конечно, все когда-то учили в универе, курсе на третьем, вам знакомы все термины, вы умело орудуете инструментами и можете простоять за операционным столом 20 часов, у вас за плечами тысячи успешных операций. Но вот вы берете в руки первую книгу (ну надо же хоть немного повторить теорию), и перед вами разверзается бездна.
Если бы вы были инженером или, скажем, учителем, вам не пришло бы в голову, что есть разница между хирургом таким и хирургом сяким: все же вместе учились, всех учили одинаково. Умеешь держать скальпель – хирург, хорошо чертишь – инженер, знаешь два языка программирования – можешь написать любую программу, говоришь на языке – учитель. Безусловно, вам будет проще научиться оперировать сердце, если вы уже хирург, проще выучить еще один язык программирования, если вы знаете уже несколько. Проблема только в том, что если вы хороший профессионал, вам будет с самого начала вашей переквалификации (а иначе это не называется) понятно, что путь ваш будет долог и тернист. Вкалывая себе вакцину РКИ, я отдавала себе отчет в том, что у меня поднимется температура, я буду плохо спать и что мне придется отказаться от сладкого.
После первой прочитанной мной книги по РКИ я поняла, что знаю еще меньше, чем мне казалось до этого. Я скачала еще парочку, купила три разных учебника и заказала один немецкого издательства из Германии, потому что учить я собиралась немца. Потом подумала и скачала еще краткий курс русской фонетики. Тысяча чертей, русская фонетика – это ад на земле! Я еще не до конца понимаю, каким образом изогнуть язык, чтобы смочь произнести звук «щ», но фонему «ы» я уже освоила. И вообще, русский полон каких-то непонятных и иногда даже неприличных звуков, отображаемых на письме буквами, звукам не соответствующими. Все то, что в родном языке мне казалось простым и очевидным, на поверку оказывается дьявольски сложным, непонятным или непроизносимым. Урок в 45 минут я готовлю минимум 5 часов, это не считая другого времени, которое я провожу над чтением теории и упражнениями перед зеркалом, оголяя зубы и прощупывая альвеолы кончиком языка. Мне повезло, что я знаю, сколько раз нужно повторить ту или иную конструкцию, чтобы она осела в голове учащегося, что и как нужно написать на доске, какую цель преследует какое задание и какими интернационализмами я буду пользоваться, объясняя значения слов. Я в состоянии разобраться в теории, потому что знаю, что и где искать. Но противостоять соблазну носителя подкинуть ученику еще парочку новых слов, конструкций или, прости господи, идиом — практически невозможно. И только методическая прививка муштрой в Гете-институте и выработавшийся стойкий рефлекс “следи за своим языком, дабы не навредить” помогают держать себя в узде.
Кто-то скажет, что я фрик и зануда, что все значительно проще и что не нужно так себя изнурять, но я бы хотела знать, что этот человек скажет инженеру и программисту, работающим над программным обеспечением робота-хирурга, — того, за пультом которого будет оперировать его доктор.
Я пока не знаю, чем все это закончится, я провела только четыре урока. Эксперимент не очень чистый, конечно: русская училка немецкого учит немца русскому. Но пока в этой гонке я сама на себя много бы не поставила. Но еще меньше я бы поставила на любого другого носителя без соответствующей квалификации. В общем, буду держать вас в курсе.
Татьяна Орестова
P.S. К слову сказать, мне еще очень повезло с учеником: он толковый, мотивированный и раскрепощенный.