Авторы: Татьяна Орестова, Татьяна Ярцева
14.06.2016

Каждый интеллигентный человек  должен всегда задаваться вопросом: Кто я? Почему я такой дерзкий? С какого я района?

Вот и мы решили прояснить эти вопросы для тех, кто нас читает. Начнем с последнего. Вообще-то с Охты, а сейчас можно сказать, что и с Петроградки. На Охте мы ходили в известную спецшколу со строгими порядками и крутыми нравами — нас часто отсаживали на последнюю парту, потому что мы все время ржали и тем самым всем мешали. Хорошо еще, на немецком мы были в разных группах, а то неизвестно, что бы из нас вообще выросло. Кстати, те, кто считает, что мы дружим с первого класса, ошибаются, — мы дружим со второго. Самые ранние совместные воспоминания связаны у нас с попыткой продлить жизнь, а то и вдохнуть новую в увядавшую по осени ромашку на школьном дворе. Какую символическую нагрузку несет эта поучительная история, — до сих пор затрудняемся сказать. Однако с тех пор так и держимся вместе.

Потом мы пошли в  университет и опять же учились вместе; прогуливали мы тоже вместе. Но, как ни странно, при равном количестве прогулов считалось, что больше прогуливает Т.О., — видимо, Т.Я. производила на преподавателей впечатление девицы благонравной и нелегкомысленной. Отучились, стало быть, — кто хуже, кто лучше, и на пару лет занялись дурью: кто ребенка родил, а кто в фирму секретарем пошел работать. Ни дома с ребенком, ни на телефоне сидеть нам не понравилось. Занимались переводами, брались за всякую работу (теперь это называется фриланс) и искали себя. В общем, для лихих девяностых ничего экстраординарного: переводили в духовной семинарии, на конгрессе уфологов, в Малом драматическом театре, на выставке оксидной керамики, на стройплощадке в Пушкине о каких-то вентилях и теплых полах, помогали немцам отгружать древесину в речном порту, возили туристов (одна лицензия на двоих), переводили контракты на закупку медикаментов и бройлерных линий для птицефабрики, ненароком перевели труд Моммзена “История
римских императоров” (с немецкого) и скромную книгу по вышивке (с английского).

И, конечно, репетиторствовали, причем имели наглость работать и с английским. Что мы делали с нашими учениками — трудно сказать, потому что одно дело спасать школьника от двойки, и совсем другое — учить взрослого человека языку, не умея этого делать и не имея практически никаких материалов.

Вскоре нам стало понятно, что вечно зависеть от случайных поручений невозможно, постоянно чувствовать себя профаном как в переводе, так и в преподавании неприятно, и мы решили податься в преподавание. Тут нам крупно повезло —  мы попали в прогрессивную школу с неформальной атмосферой и с неформальным в хорошем смысле отношением к учебе. Учебники использовались немецкие, как с ними обращаться, мы толком не знали, просто мы были так рады, что у нас в руках есть осязаемый и структурированный материал, что от счастья работали просто по учебнику, не отходя от него. Теперь становится понятно, что это позволило нам сохранить методическую невинность и не навредить нашим первым группам.

Потом — благодаря серии случайностей, как это чаще всего и бывает, — в нашей жизни появился Гете-Институт, организация солидная, четкая и работающая по принципу “соответствуй или вылетай”.  И мы учились соответствовать. Новые коллеги казались мастодонтами, начиненными такими знаниями и обладающими такими умениями, что было понятно — к этому источнику имеет смысл приникнуть. Когда нас отправили к ним на практику, открылось, что в методике мы ноль,  и стало ясно,  почему так бестолково телепались все предыдущие годы, полагая себя преподавателями. Путь к мастерству был тяжек и тернист — удары по самолюбию, слезы, медвежья болезнь, выступления в духе “Остапа понесло”, — вы не представляете себе, какими доброжелательными и толерантными могут быть взрослые люди по отношению к беспомощно барахтающимся перед ними практикантам. Да, это было непростое время, но вызов был принят, а отступать, как говорил Арамис, как-то…

За время работы в Гете-Институте мы поучили — по скромным подсчетам — на двоих около 2500 человек. В каждом аэропорту мы встречаем знакомые лица наших бывших студентов и иногда даже помним, кто в какой группе учился и за каким столом сидел. Бывают и осечки — встретишь на улице знакомое лицо и сразу думаешь: в какой группе он учился и за каким столом сидел? А это и вовсе твой аптекарь. Но, по существу, не имеет значения, сколько людей через нас прошло, принципиально важно было грамотно научиться своему ремеслу. Это к вопросу “Почему мы такие дерзкие?”

Как выяснилось впоследствии, за все эти годы мы наработали не только технику, но и обрели немало друзей среди студентов. Возможно, это потому, что сами умеем дружить, потому что вместе мы уже дольше, чем старик со старухой. Только с другом можно расслабиться и спокойно рассказать ему о своих неудачах, попросить совета и не сомневаться в его искренности, сделать ошибку, посмеяться над ней и не обидеться на дружеский смех в ответ, словом, позволить себе быть самим собой. По этому же принципу существует коллектив Дойч-Клуба — здесь все свои. Студентам наши учителя и мы сами — тоже свои, именно поэтому на уроках мы так часто смеемся и рассказываем друг другу истории из жизни. Когда наши студенты шлют нам открытки из отпуска, привозят игры и подарки, заходят в гости просто так после долгого отсутствия, мы понимаем, что кое-что значим в их жизни. Это ответ на вопрос “Кто мы?”

TO&TЯ